Письма с фронта: чебоксарцы о подвигах, любви, товарищах и победе
08 Мая` 20
Письма — это та тонкая, но прочная нить, которая невидимыми узами связывала тыл и фронт, бойцов со своей семьей и товарищами, а сейчас связывает прошлое и настоящее. Письма с фронта, такие трогательные и щемящие в сердце, помогают нам еще лучше понять тяготы, которые выпали на долю миллионов людей, и еще больше ценить мирное небо.
Мы собрали фронтовые письма выдающихся чебоксарцев — а выдающимся можно назвать каждого, кто самоотверженно отправился на войну. Возможно, немало из написанного фронтовиками в письмах не пропускала военная цензура, созданная 6 июля 41-го. Она же нередко и была причиной задержки писем.
Этому боец В.С. Семенов 4 июля 1943 года в своем письме давал такое объяснение: «Мама и Зина! Ваши письма от 19 июня получил только сегодня т.е. с опозданием на 15 дней, а от Фони и Вити доставили мне на три дня раньше, хотя они написаны в один и тот же день. Дело в том, что вы пишете по-чувашски и тем самым создаете некоторые трудности для цензоров».
Мы собрали фронтовые письма выдающихся чебоксарцев — а выдающимся можно назвать каждого, кто самоотверженно отправился на войну. Возможно, немало из написанного фронтовиками в письмах не пропускала военная цензура, созданная 6 июля 41-го. Она же нередко и была причиной задержки писем.
Этому боец В.С. Семенов 4 июля 1943 года в своем письме давал такое объяснение: «Мама и Зина! Ваши письма от 19 июня получил только сегодня т.е. с опозданием на 15 дней, а от Фони и Вити доставили мне на три дня раньше, хотя они написаны в один и тот же день. Дело в том, что вы пишете по-чувашски и тем самым создаете некоторые трудности для цензоров».
Но даже военная цензура не могла вырубить топором из писем ту любовь и нежность к родным, ту храбрость и стойкость перед врагом, то желание просто жить.
В этом материале мы сохранили пунктуацию авторов писем. И хотим отдельно поблагодарить Государственный исторический архив и Государственный архив современной истории Чувашской Республики за те письма, которые они бережно хранили и предоставили нам.
Чебоксарский Шурка
Первые два письма принадлежат перу Боголюбова Александра Николаевича (1900−1956) — военачальника, генерал-полковника. Он окончил Военную академию Генерального штаба, а после учебы работал там старшим преподавателем, был доцентом, написал монографию «Полководческое искусство А.В. Суворова» (издана в 1939 г.) и научное пособие «Разгром Колчака».
Александра Николаевича наградили орденами Ленина (дважды), Красного Знамени (четырежды), Суворова 1-й степени (дважды), Кутузова 1-й степени, Богдана Хмельницкого 1-й степени, медалями, иностранными орденами. Ну, а для своих родных он был просто «чебоксарским Шуркой».
Александра Николаевича наградили орденами Ленина (дважды), Красного Знамени (четырежды), Суворова 1-й степени (дважды), Кутузова 1-й степени, Богдана Хмельницкого 1-й степени, медалями, иностранными орденами. Ну, а для своих родных он был просто «чебоксарским Шуркой».
Письмо А.Н. Боголюбова сестре матери Д.И. Щепелевой с фронта
25 марта 1942 г.
Дорогая Дора!
Не удивляйся! Я опять на фронте. Как старый боевой конь. Я по-видимому настолько втянулся в боевую жизнь, что вне ее мне быть нельзя.
Мои дни летят быстрее всякой мысли! Это не парадокс, а действительность. Я не успеваю жить. Жизнь обгоняет меня, хотя я и очень тороплюсь.
Я давно не писал тебе. А причин много, а главное то, что я уже сказал — не успеваю! Отставать нельзя! Как известно, отсталых бьют, по головке не гладят. Бьют и тех, кто не горит в работе, в повседневной жизни. Дорка! А ты знаешь, я, как мне ни тяжело бывает, чрезвычайно бодро себя чувствую. Могу шутить, смеяться и даже пройтись на голове. Думать о тыле мне не приходится. Не мой это удел. Редко думаю и о тех, кто живет в тылу. Но вспоминаю Вас тепло и с чувством. Хотелось бы Вас увидеть, поговорить, посмотреть на Вас да и себя показать. Степан мне не пишет уже около года! Почему не знаю! Может быть, я его обидел чем-либо, а может быть <…> «вожжа под хвост попала», и он, непризнанный талант, переживает свои неудачи.
Дора! А ведь встретимся мы и не узнаем друг друга! Все изменились и изменимся еще больше.
Пиши, мой друг, и не обращай внимания, что я не пишу.
Пиши, как вздумается, пиши, когда мыслям нет отдушины!
Передай всем привет и скажи, что чебоксарский Шурка жив, здоров и всем кланяется.
Поцелуй мою старенькую бабушку, обними ее и скажи, что ее старший внук, бесшабашный Шурка, соскучился и хочет ее видеть. Я, когда приеду в Чебоксары, такой у Вас там тарадам наделаю, что небу будет жарко.
А где Мария Михайловна? Передай ей мой сердечный привет и лучшие пожелания.
Целую, Шура
Мой адрес: Полевая почта, 3 627 <…>
Передай этот адрес и маме с Марусей. Пусть пишут.
Дорогая Дора!
Не удивляйся! Я опять на фронте. Как старый боевой конь. Я по-видимому настолько втянулся в боевую жизнь, что вне ее мне быть нельзя.
Мои дни летят быстрее всякой мысли! Это не парадокс, а действительность. Я не успеваю жить. Жизнь обгоняет меня, хотя я и очень тороплюсь.
Я давно не писал тебе. А причин много, а главное то, что я уже сказал — не успеваю! Отставать нельзя! Как известно, отсталых бьют, по головке не гладят. Бьют и тех, кто не горит в работе, в повседневной жизни. Дорка! А ты знаешь, я, как мне ни тяжело бывает, чрезвычайно бодро себя чувствую. Могу шутить, смеяться и даже пройтись на голове. Думать о тыле мне не приходится. Не мой это удел. Редко думаю и о тех, кто живет в тылу. Но вспоминаю Вас тепло и с чувством. Хотелось бы Вас увидеть, поговорить, посмотреть на Вас да и себя показать. Степан мне не пишет уже около года! Почему не знаю! Может быть, я его обидел чем-либо, а может быть <…> «вожжа под хвост попала», и он, непризнанный талант, переживает свои неудачи.
Дора! А ведь встретимся мы и не узнаем друг друга! Все изменились и изменимся еще больше.
Пиши, мой друг, и не обращай внимания, что я не пишу.
Пиши, как вздумается, пиши, когда мыслям нет отдушины!
Передай всем привет и скажи, что чебоксарский Шурка жив, здоров и всем кланяется.
Поцелуй мою старенькую бабушку, обними ее и скажи, что ее старший внук, бесшабашный Шурка, соскучился и хочет ее видеть. Я, когда приеду в Чебоксары, такой у Вас там тарадам наделаю, что небу будет жарко.
А где Мария Михайловна? Передай ей мой сердечный привет и лучшие пожелания.
Целую, Шура
Мой адрес: Полевая почта, 3 627 <…>
Передай этот адрес и маме с Марусей. Пусть пишут.
Письмо генерал-полковника А.Н. Боголюбова маме и сестре с воспоминаниями о родном городе
14 июня 1944 г.
Дорогая мама и Маруся!
Получил сегодня письмо твое, Маруся, и, к счастью, могу сразу сегодня ответить. Очень захотелось тебя и маму, твоих деток видеть и говорить с Вами.
Много лет прошло, как я видел Вас и был в своих родных Чебоксарах, на своей любимой Волге. Эти три года войны — страшные годы — изменили меня, и совсем уже не похож на прежнего Шурку, ни внешностью, ни характером.
Надеюсь, придет время, увидимся, поговорим. От того письма так мне стало радостно и в то же время грустно.
Есть где-то Чебоксары, и живут в них моя любимая мать и чудесная сестра с своими сыновьями, которые помнят меня!
И есть где-то на полях войны Шурка, который забывает свою мать и свою сестру.
Как мне хочется помочь Вам в трудной жизни, помочь поправить здоровье и сделать так, чтобы Вы ни о чем не заботились.
Но делаю я пока что немного для Вас. Постараюсь еще.
Дорогая мама и Маруся!
Получил сегодня письмо твое, Маруся, и, к счастью, могу сразу сегодня ответить. Очень захотелось тебя и маму, твоих деток видеть и говорить с Вами.
Много лет прошло, как я видел Вас и был в своих родных Чебоксарах, на своей любимой Волге. Эти три года войны — страшные годы — изменили меня, и совсем уже не похож на прежнего Шурку, ни внешностью, ни характером.
Надеюсь, придет время, увидимся, поговорим. От того письма так мне стало радостно и в то же время грустно.
Есть где-то Чебоксары, и живут в них моя любимая мать и чудесная сестра с своими сыновьями, которые помнят меня!
И есть где-то на полях войны Шурка, который забывает свою мать и свою сестру.
Как мне хочется помочь Вам в трудной жизни, помочь поправить здоровье и сделать так, чтобы Вы ни о чем не заботились.
Но делаю я пока что немного для Вас. Постараюсь еще.
Победа и бедная посылка
Еще одно письмо с фронта — от Павла Федоровича Ермолаева (1905−1977). Он был краеведом, организатором архивного дела в Чувашии, возглавлял Центральный государственный архив Чувашской АССР (1953−1967 гг.) и написал огромное количество статей по истории Чувашии.
Награжден орденом Славы 3-й степени, медалями «За боевые заслуги», «За взятие Кенигсберга», «За победу над Германией» и благодарностями Главнокомандующего.
Награжден орденом Славы 3-й степени, медалями «За боевые заслуги», «За взятие Кенигсберга», «За победу над Германией» и благодарностями Главнокомандующего.
Письмо П.Ф. Ермолаева жене Екатерине и сыну Венгеру о пройденном боевом пути и Победе
15 мая 1945 г.
Сегодня годовщина моей разлуки с тобой. Кажется, это будто было давно, хотя и на фронте скучать было некогда. Сколько и что приходилось видеть с тех пор и перенести на душе тебе и мне, этому нет предела. Всё, что было пережито, то прошло, оставляя лишь некоторый отпечаток. Все же это время прошло счастливо, я жив и здоров. Это хорошо, я думаю, и для тебя, а особенно для Вены, он не остался сиротой. За это время Армия освободила Белоруссию, Латвию, Литву, Эстонию, вызволила из фашистской неволи до 10-ти соседних государств, отбросила фашистские полчища на запад и уничтожила, разгромила гитлеровских войск на его территории. 2-го мая наши войска заняли Берлин и водрузили над Берлином знамя победы.
8 мая 23 час 1 м. закончена война. Совершилось самое дорогое и желанное, самое счастливое и радостное. Мы победили. Смолкли в лесах пушки и пулеметы. И когда нам объявили обращение и поздравительный приказ т. Сталина о победе над Германией в Великой Отечественной войне 1941−1945 гг., то громовыми раскатами по лесу разносилось красноармейское «Ура», выражающее радость победы, любовь к товарищу Сталину. Везде и всюду гремели «Салюты» и сияли на небесах разноцветные <…>.
Теперь войны нет. Идет мирная жизнь. За три дня до окончания войны я успел выслать тебе посылочку, туда вложены тетради, карманный фонарь, пояс, две банки колбасных консервов, сахарный песок 1 кг 300 гр, дедушке трубку, мыло хозяйственное 1 кг в 3-х кусках, мыло туалетное два куска, крем, помаду, бритву старую, носки 1 пару и всё… Бедная посылка. Выслал ее 6 мая 1945 года. Консервы-банки открывать так: надеть с верхней стороны ключ за клапан и крутить в правую сторону до тех пор, пока отрежется полоской кругом. Сваренный сахарный песок сливать в тарелку, помазанную молоком, и снимется очень хорошо целиком. Я делал так.
Как тебе уже я написал, Командование меня наградило медалью «За боевые заслуги», об этом Командование хотело семье написать, если написали, ты наверное уже ихнее письмо получила.
За это время получил две благодарности и вероятно получим еще одну медаль. По званию дальше сержанта не вырос. <…ин> муж Яша оказывается в звании ефрейтора, это на три ступени ниже сержанта, но заслуженный солдат. Про наград он не пишет.
Все, кто были из Вурнарского и Шумерлинского районов, их теперь нет. Среди всех я один из чуваш.
Теперь недолго осталось тебе и Вене ждать меня, скоро, вот скоро приедем и поедем, наверное в Чебоксары, конечно предварительно нужно бы отдохнуть, лучше хоть две недели. Не скучайте, пока поработай по силе возможности. Картошку надо бы хоть немного посадить на колхозной земле, если отец не даст. Осенью приехала бы, вырыла и увезли бы к себе, где будем жить.
Годы войны меня не состарили. Вернусь да я буду так же честно и хорошо трудиться, как воевали на фронте. В честь победы, радости и ликования целую тебя, целую и Вену.
До свидания. Твой Павел.
Сегодня годовщина моей разлуки с тобой. Кажется, это будто было давно, хотя и на фронте скучать было некогда. Сколько и что приходилось видеть с тех пор и перенести на душе тебе и мне, этому нет предела. Всё, что было пережито, то прошло, оставляя лишь некоторый отпечаток. Все же это время прошло счастливо, я жив и здоров. Это хорошо, я думаю, и для тебя, а особенно для Вены, он не остался сиротой. За это время Армия освободила Белоруссию, Латвию, Литву, Эстонию, вызволила из фашистской неволи до 10-ти соседних государств, отбросила фашистские полчища на запад и уничтожила, разгромила гитлеровских войск на его территории. 2-го мая наши войска заняли Берлин и водрузили над Берлином знамя победы.
8 мая 23 час 1 м. закончена война. Совершилось самое дорогое и желанное, самое счастливое и радостное. Мы победили. Смолкли в лесах пушки и пулеметы. И когда нам объявили обращение и поздравительный приказ т. Сталина о победе над Германией в Великой Отечественной войне 1941−1945 гг., то громовыми раскатами по лесу разносилось красноармейское «Ура», выражающее радость победы, любовь к товарищу Сталину. Везде и всюду гремели «Салюты» и сияли на небесах разноцветные <…>.
Теперь войны нет. Идет мирная жизнь. За три дня до окончания войны я успел выслать тебе посылочку, туда вложены тетради, карманный фонарь, пояс, две банки колбасных консервов, сахарный песок 1 кг 300 гр, дедушке трубку, мыло хозяйственное 1 кг в 3-х кусках, мыло туалетное два куска, крем, помаду, бритву старую, носки 1 пару и всё… Бедная посылка. Выслал ее 6 мая 1945 года. Консервы-банки открывать так: надеть с верхней стороны ключ за клапан и крутить в правую сторону до тех пор, пока отрежется полоской кругом. Сваренный сахарный песок сливать в тарелку, помазанную молоком, и снимется очень хорошо целиком. Я делал так.
Как тебе уже я написал, Командование меня наградило медалью «За боевые заслуги», об этом Командование хотело семье написать, если написали, ты наверное уже ихнее письмо получила.
За это время получил две благодарности и вероятно получим еще одну медаль. По званию дальше сержанта не вырос. <…ин> муж Яша оказывается в звании ефрейтора, это на три ступени ниже сержанта, но заслуженный солдат. Про наград он не пишет.
Все, кто были из Вурнарского и Шумерлинского районов, их теперь нет. Среди всех я один из чуваш.
Теперь недолго осталось тебе и Вене ждать меня, скоро, вот скоро приедем и поедем, наверное в Чебоксары, конечно предварительно нужно бы отдохнуть, лучше хоть две недели. Не скучайте, пока поработай по силе возможности. Картошку надо бы хоть немного посадить на колхозной земле, если отец не даст. Осенью приехала бы, вырыла и увезли бы к себе, где будем жить.
Годы войны меня не состарили. Вернусь да я буду так же честно и хорошо трудиться, как воевали на фронте. В честь победы, радости и ликования целую тебя, целую и Вену.
До свидания. Твой Павел.
Письмо из госпиталя
Бойцы писали проникновенные письма не только родным и товарищам. Сейчас перед нами, например, письмо инструктора пропаганды Алексея Николаевича Студенецкого. Он был ранен, лежал в госпитале в Казани и писал секретарю Чебоксарского горкома ВКП (б) с просьбой перевести его в Чебоксарский госпиталь. Впрочем, обо всем по порядку.
Письмо А.Н. Студенецкого секретарю Чебоксарского горкома ВКП (б)
3 января 1942 г.
г. Казань
Уважаемая тов. Романова!
После того, как мы выехали 15.8.41 из Чебоксар, весь наш чувашский коммунистический батальон прошел в Свердловске полуторамесячную учебу и 4.10.41 выехал на фронт. Когда мы приехали в Действующую Армию, всех рядовых, а также младших командиров разбили по подразделениям, а нас — начсостав — влили в состав Военно-политического училища имени Ленина. В конце октября выяснилось, что училище эвакуируется… за Свердловск, куда должны были ехать и мы. Н. Давыдов, Н. Смирнов и я не могли примириться с подобными «разъездами» и попросились, чтобы нас отправили на фронт воевать, а не возили по стране взад и вперед. Просьба наша была удовлетворена, мы втроем остались, а остальные уехали. В результате 1.11.41 я был уже на передовой линии в должности инструктора пропаганды 1289 стр. полка, входившего в 1-ю Гвардейскую дивизию.
Ровно через месяц — 1.12.41 — я был ранен в бою. Разрывная пуля фашистского автоматчика перебила мне левую руку, разорвав обе кости и порвав сухожилия. Когда я отполз в санчасть, оказалось, что и санчасть находится под обстрелом. Врач хотел ампутировать мне руку, но его ранило тут же, в санчасти. Санитары кое-как наложили мне повязку, посадили меня на лошадь и отправили в санбат. Но мы отъехали только полкилометра, как наткнулись на фашистского автоматчика. Лошадь у нас убило; убило, кажется, и ездового, а я соскочил с телеги и с грехом пополам уковылял в лес. Оружия с нами никакого не было, т.к. все сняли в санчасти. Тогда я решил пробраться к штабу дивизии, чтобы рассказать там все.
Шел я почти машинально, т.к. потерял много крови, голова кружилась и тошнило. Шел, и вдруг слышу: «Хальт!» (Стой). Поворачиваюсь и вижу, что в пяти метрах от меня стоят два немца, подняв пистолет и винтовку. Лишенный всякой возможности сопротивляться, я остановился около немцев. Стоял минут 15. За это время, выбрав момент, я вынул партийный билет и зарыл его ногами в снег. Моя участь была решена, но передавать партбилет в руки врага я не имел права. Вскоре меня повели, спустились в ложбину и тут я увидел около 250 немцев. Это был штаб немецкого полка со своей охраной, забравшейся почти на 3 км к нам в тыл. Я и еще человек 8 пленных красноармейцев шли в толпе немцев. За все 28 часов моего пребывания в плену нас не допросили и не обыскали, т.к. эта группа была все время под обстрелом наших частей и им (немцам) было не до нас. Тем не менее, я сумел выбросить все записные книжки и все, что у меня было в карманах. Сразу меня не убили, очевидно, потому что я был в техническом звании (воентехник 2-го ранга) и нельзя было по моим знакам узнать, что я политработник. На ночь немцы остановились в лесу; меня бросили на снег, я лежал, курил и лизал снег. Рука разболелась и к своей участи я был равнодушен. Однако решил использовать все возможности до конца. Утром один из немецких солдат вытащил у меня из петлиц технические значки и один кубик и, сняв с шапки звезду, спросил: «Шталин?», я ответил «Да, Сталин». Он ничего не сказал и сложил все себе в табакерку.
За время пребывания в плену я видел, как фашисты задержали одну женщину с грудным ребенком. Ребенок был плохо завернут и замерзал, женщина рыдала несколько часов подряд, просилась отпустить ее, но ее не только не отпустили, но даже не позволили войти в землянку, которая была занята офицерами. Какова судьба ребенка — не знаю, но пленные красноармейцы шептали мне, что у него уже побелели пальчики и посинели губки.
2.12.41 во второй половине дня немцы начали откат, т.к. по ним была начата артиллерия. Приказано было отходить и нам. Я кое-как поднялся и поплелся по тропинке. Потеря крови и голодовка (нас они, конечно, не кормили, т.к. сами ели один хлеб) совсем лишили меня сил. С секунды на секунду я ждал пули в затылок. И тут получилось так: на извилистой лесной тропинке я отстал от передних, а задние немцы остались поджидать носилок для своих раненых. Ни передним, ни задним из-за елок меня не было видно. Решив, что терять мне нечего, я свернул с тропинки и лег в 20 метрах за поваленную сосну. Лежал почти час. Немцы прошли мимо, я встал и пошел к своим. Так я спасся от верной смерти и сейчас жду выздоровления, чтобы снова отправиться на фронт и уничтожать фашистских гадов.
Нахожусь я в Казанском госпитале 1668 (ул. Л. Толстого, д. 14, палата 96). Рана подживает. Рука в гипсе. Сначала рана была 20 см на 15 см, а сейчас осталась 15 на 8. Но сейчас я думаю о том, как я буду устраивать свои партийные дела после выздоровления. Факт остается фактом — партийного билета со мной в данное время нет. Когда мне станет легче и снимут гипс, я думаю взять в госпитале отпуск, отправиться в Главное управление РККА, рассказать там все и с представителем выехать на автомашине на место. Там будут иметь возможность проверить мои слова и, самое главное, я отыщу свой партбилет, т.к. местность хорошо запомнил.
Но для того, чтобы легче мне было устроить свои дела, мне необходимо быть в Чебоксарах. Здесь я сразу получу необходимые справки (мне, например, до сих пор неизвестна моя учетная карточка), легче будет разрешить организационные и материальные вопросы, связанные с поездкой в Глав<…> РККА. В Чебоксарах, наконец, знают меня насквозь еще с детского возраста и окружат товарищеской заботой, что позволит на несколько месяцев раньше вернуться в ряды РККА.
С этой целью я подал рапорт о переводе меня в один из чебоксарских госпиталей. Но в просьбе мне отказано, и комиссар сказал, что разрешение о переводе может быть дано лишь в результате ходатайства Чебоксарской гор. Организации ВКП (б) перед 48-м эвакопунктом (г. Казань, ул. Маяковского).
Тов. Романова! Я прошу Чебоксарский горком партии ходатайствовать о моем переводе в Чебоксарский госпиталь. Комиссар советовал сформулировать это ходатайство примерно так:
(см. приложение)
Некоторые могут подумать, что я хлопочу исключительно для того, чтобы быть ближе к семье. Не буду лицемерить и прямо скажу, что мне, конечно, приятно видеть своих детей, которых я люблю тем чувством, которое раньше не испытывал, но вместе с этим я заявляю, как коммунист, что это не является причиной моей просьбы, т.к. главная цель моей жизни в данное время — восстановить партийный документ, восстановиться полностью в правах члена партии.
Я надеюсь, тов. Романова, что Чебоксарская партийная организация, воспитавшая меня, пойдет навстречу моей просьбе, и я сумею лечиться в Чебоксарах, в окружении друзей и товарищей, вместе с которыми я работал и буду работать на благо родины. В Чувашии, которая стала для меня родной республикой, я быстрее выздоровею, быстрее вернусь в строй и сумею отомстить фашистской банде за свое ранение.
С коммунистическим приветом!
А. Студенецкий
(бывш. Сотрудник «Красн. Чувашии»)
г. Казань, ул. Л. Толстого, д 14, кв. 96 — Студенецкому Алексею Николаевичу
(см. приложение)
P. S. Может быть вы лучше сформулируете ходатайство, я сделал его примером, в соавторстве с советами комиссара.
А. Ст.
г. Казань
Уважаемая тов. Романова!
После того, как мы выехали 15.8.41 из Чебоксар, весь наш чувашский коммунистический батальон прошел в Свердловске полуторамесячную учебу и 4.10.41 выехал на фронт. Когда мы приехали в Действующую Армию, всех рядовых, а также младших командиров разбили по подразделениям, а нас — начсостав — влили в состав Военно-политического училища имени Ленина. В конце октября выяснилось, что училище эвакуируется… за Свердловск, куда должны были ехать и мы. Н. Давыдов, Н. Смирнов и я не могли примириться с подобными «разъездами» и попросились, чтобы нас отправили на фронт воевать, а не возили по стране взад и вперед. Просьба наша была удовлетворена, мы втроем остались, а остальные уехали. В результате 1.11.41 я был уже на передовой линии в должности инструктора пропаганды 1289 стр. полка, входившего в 1-ю Гвардейскую дивизию.
Ровно через месяц — 1.12.41 — я был ранен в бою. Разрывная пуля фашистского автоматчика перебила мне левую руку, разорвав обе кости и порвав сухожилия. Когда я отполз в санчасть, оказалось, что и санчасть находится под обстрелом. Врач хотел ампутировать мне руку, но его ранило тут же, в санчасти. Санитары кое-как наложили мне повязку, посадили меня на лошадь и отправили в санбат. Но мы отъехали только полкилометра, как наткнулись на фашистского автоматчика. Лошадь у нас убило; убило, кажется, и ездового, а я соскочил с телеги и с грехом пополам уковылял в лес. Оружия с нами никакого не было, т.к. все сняли в санчасти. Тогда я решил пробраться к штабу дивизии, чтобы рассказать там все.
Шел я почти машинально, т.к. потерял много крови, голова кружилась и тошнило. Шел, и вдруг слышу: «Хальт!» (Стой). Поворачиваюсь и вижу, что в пяти метрах от меня стоят два немца, подняв пистолет и винтовку. Лишенный всякой возможности сопротивляться, я остановился около немцев. Стоял минут 15. За это время, выбрав момент, я вынул партийный билет и зарыл его ногами в снег. Моя участь была решена, но передавать партбилет в руки врага я не имел права. Вскоре меня повели, спустились в ложбину и тут я увидел около 250 немцев. Это был штаб немецкого полка со своей охраной, забравшейся почти на 3 км к нам в тыл. Я и еще человек 8 пленных красноармейцев шли в толпе немцев. За все 28 часов моего пребывания в плену нас не допросили и не обыскали, т.к. эта группа была все время под обстрелом наших частей и им (немцам) было не до нас. Тем не менее, я сумел выбросить все записные книжки и все, что у меня было в карманах. Сразу меня не убили, очевидно, потому что я был в техническом звании (воентехник 2-го ранга) и нельзя было по моим знакам узнать, что я политработник. На ночь немцы остановились в лесу; меня бросили на снег, я лежал, курил и лизал снег. Рука разболелась и к своей участи я был равнодушен. Однако решил использовать все возможности до конца. Утром один из немецких солдат вытащил у меня из петлиц технические значки и один кубик и, сняв с шапки звезду, спросил: «Шталин?», я ответил «Да, Сталин». Он ничего не сказал и сложил все себе в табакерку.
За время пребывания в плену я видел, как фашисты задержали одну женщину с грудным ребенком. Ребенок был плохо завернут и замерзал, женщина рыдала несколько часов подряд, просилась отпустить ее, но ее не только не отпустили, но даже не позволили войти в землянку, которая была занята офицерами. Какова судьба ребенка — не знаю, но пленные красноармейцы шептали мне, что у него уже побелели пальчики и посинели губки.
2.12.41 во второй половине дня немцы начали откат, т.к. по ним была начата артиллерия. Приказано было отходить и нам. Я кое-как поднялся и поплелся по тропинке. Потеря крови и голодовка (нас они, конечно, не кормили, т.к. сами ели один хлеб) совсем лишили меня сил. С секунды на секунду я ждал пули в затылок. И тут получилось так: на извилистой лесной тропинке я отстал от передних, а задние немцы остались поджидать носилок для своих раненых. Ни передним, ни задним из-за елок меня не было видно. Решив, что терять мне нечего, я свернул с тропинки и лег в 20 метрах за поваленную сосну. Лежал почти час. Немцы прошли мимо, я встал и пошел к своим. Так я спасся от верной смерти и сейчас жду выздоровления, чтобы снова отправиться на фронт и уничтожать фашистских гадов.
Нахожусь я в Казанском госпитале 1668 (ул. Л. Толстого, д. 14, палата 96). Рана подживает. Рука в гипсе. Сначала рана была 20 см на 15 см, а сейчас осталась 15 на 8. Но сейчас я думаю о том, как я буду устраивать свои партийные дела после выздоровления. Факт остается фактом — партийного билета со мной в данное время нет. Когда мне станет легче и снимут гипс, я думаю взять в госпитале отпуск, отправиться в Главное управление РККА, рассказать там все и с представителем выехать на автомашине на место. Там будут иметь возможность проверить мои слова и, самое главное, я отыщу свой партбилет, т.к. местность хорошо запомнил.
Но для того, чтобы легче мне было устроить свои дела, мне необходимо быть в Чебоксарах. Здесь я сразу получу необходимые справки (мне, например, до сих пор неизвестна моя учетная карточка), легче будет разрешить организационные и материальные вопросы, связанные с поездкой в Глав<…> РККА. В Чебоксарах, наконец, знают меня насквозь еще с детского возраста и окружат товарищеской заботой, что позволит на несколько месяцев раньше вернуться в ряды РККА.
С этой целью я подал рапорт о переводе меня в один из чебоксарских госпиталей. Но в просьбе мне отказано, и комиссар сказал, что разрешение о переводе может быть дано лишь в результате ходатайства Чебоксарской гор. Организации ВКП (б) перед 48-м эвакопунктом (г. Казань, ул. Маяковского).
Тов. Романова! Я прошу Чебоксарский горком партии ходатайствовать о моем переводе в Чебоксарский госпиталь. Комиссар советовал сформулировать это ходатайство примерно так:
(см. приложение)
Некоторые могут подумать, что я хлопочу исключительно для того, чтобы быть ближе к семье. Не буду лицемерить и прямо скажу, что мне, конечно, приятно видеть своих детей, которых я люблю тем чувством, которое раньше не испытывал, но вместе с этим я заявляю, как коммунист, что это не является причиной моей просьбы, т.к. главная цель моей жизни в данное время — восстановить партийный документ, восстановиться полностью в правах члена партии.
Я надеюсь, тов. Романова, что Чебоксарская партийная организация, воспитавшая меня, пойдет навстречу моей просьбе, и я сумею лечиться в Чебоксарах, в окружении друзей и товарищей, вместе с которыми я работал и буду работать на благо родины. В Чувашии, которая стала для меня родной республикой, я быстрее выздоровею, быстрее вернусь в строй и сумею отомстить фашистской банде за свое ранение.
С коммунистическим приветом!
А. Студенецкий
(бывш. Сотрудник «Красн. Чувашии»)
г. Казань, ул. Л. Толстого, д 14, кв. 96 — Студенецкому Алексею Николаевичу
(см. приложение)
P. S. Может быть вы лучше сформулируете ходатайство, я сделал его примером, в соавторстве с советами комиссара.
А. Ст.
От редактора — редактору и поэту
Еще один автор уникальных писем с фронта — Ильбеков Николай Филиппович (1915−1981). Прозаик, публицист, член Союза писателей СССР (1948), редактор Чувашского книжного издательства (1948−1958), народный писатель Чувашской АССР (1970) — это всё он. Его самые известные романы — «Хура çăкăр» (Черный хлеб, 1957, 1961) и «Тимěр» (Тимер, 1971). Позже в честь Ильбекова назвали одну из улиц Чебоксар.
В декабре 1941 г. Николая Филипповича назначили редактором фронтовой газеты «На разгром врага» 244-й стрелковой дивизии 62-й армии Сталинградского фронта. Награжден орденами Трудового Красного Знамени, Отечественной войны 2-й степени, Красной Звезды, медалями «За оборону Москвы», «За оборону Сталинграда», «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941−1945», «За освобождение Болгарии».
В декабре 1941 г. Николая Филипповича назначили редактором фронтовой газеты «На разгром врага» 244-й стрелковой дивизии 62-й армии Сталинградского фронта. Награжден орденами Трудового Красного Знамени, Отечественной войны 2-й степени, Красной Звезды, медалями «За оборону Москвы», «За оборону Сталинграда», «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941−1945», «За освобождение Болгарии».
Письмо Н.Ф. Ильбекова директору Чувашского книжного издательства П.Т. Золотову о жизни на фронте (перевод с чувашского языка)
21 сентября 1942 г.
Доброго здоровья желаю вам, Петр Терентьевич! Не упрекайте за то, что пишу редко. Помню, что писал в прошлые месяцы во время боев под Харьковом, с тех пор, кажется, нет. Живу так «потихоньку». Стал я, кажется, настоящим военным. Ежедневно приходится бывать в самых горячих местах. Мало знать обо всем самому, надо ведь сообщать об этом другим.
Время сейчас совсем другое. Немало книг прочитано о войне, но и не предполагали, что придется читать про такую войну. Оказывается, есть о чем сказать. Удивительная сила — человек. Он регулятор войны. Его не выдерживает и танковая броня, и пуля не берет, и смерть не побеждает. Никогда мне не забыть многих имен, они звучат в моей памяти как вечные песни…
Идут ожесточенные бои. С обеих сторон сотни самолетов, танков, нет им числа. Только что сообщили: на другой стороне железной дороги местами как скирды навалены трупы немецких солдат и офицеров. Сегодня я еще не был там. Временами родимая нам всем река становится красной, как жидкие чернила. Вода пестреет плывущими трупами, по ночам над городом бушует пламя. Вы, наверное, были в этом городе. Здесь уже нет ничего, кроме груд кирпича, пепла, расплавленного стекла и металла.
Война идет беспрерывно, гул артиллерии не прекращается, то и дело, всхлипывая, летят мины. Днем не поднимешь и головы, по ночам ходим, проверяем позиции. Вскоре положение наше должно улучшиться, нас теперь много. Ни на шаг не отступили от занятой позиции. Легко ли было нам? Кто из нас не вспомнит потом эти дни, кто сможет досконально рассказать об этом? Здешнее население знает, все тяготы войны люди переносят вместе с нами.
Фашисты изнурены. Мы и сами видим, что они выбились из сил. Вчера разговаривали с одним пленным обер-ефрейтором (у меня секретарь-еврей, хорошо знает немецкий язык). Говорит, что в некоторых частях есть солдаты, которые не спали по трое-четверо суток. Об этом мы знаем и сами. «Тогда надо гнать их быстрее», — скажете вы. Я посоветую вам не торопить. Разве не утомляются те, от кого устают немцы? Лучше постепенно.
В голой степи брось зерно, на следующий год обязательно взойдет, так земля изрыта снарядами, минами и бомбами. Вот такая здесь война.
Если так, то как же я жив до сих пор? Правда, мне подрезал бровь осколок проклятой бомбы, ну да это ерунда, скоро заживет. Видимо, мне пока улыбается счастье. А сколько раз всем телом стоял лицом к лицу смерти. Буду жив, расскажу…
Здоровье неплохое. Кто знает, возможно, к Новому году и наступит долгожданная победа? Наше дело — уничтожить как можно больше фашистов…
Н. Ильбеков
Доброго здоровья желаю вам, Петр Терентьевич! Не упрекайте за то, что пишу редко. Помню, что писал в прошлые месяцы во время боев под Харьковом, с тех пор, кажется, нет. Живу так «потихоньку». Стал я, кажется, настоящим военным. Ежедневно приходится бывать в самых горячих местах. Мало знать обо всем самому, надо ведь сообщать об этом другим.
Время сейчас совсем другое. Немало книг прочитано о войне, но и не предполагали, что придется читать про такую войну. Оказывается, есть о чем сказать. Удивительная сила — человек. Он регулятор войны. Его не выдерживает и танковая броня, и пуля не берет, и смерть не побеждает. Никогда мне не забыть многих имен, они звучат в моей памяти как вечные песни…
Идут ожесточенные бои. С обеих сторон сотни самолетов, танков, нет им числа. Только что сообщили: на другой стороне железной дороги местами как скирды навалены трупы немецких солдат и офицеров. Сегодня я еще не был там. Временами родимая нам всем река становится красной, как жидкие чернила. Вода пестреет плывущими трупами, по ночам над городом бушует пламя. Вы, наверное, были в этом городе. Здесь уже нет ничего, кроме груд кирпича, пепла, расплавленного стекла и металла.
Война идет беспрерывно, гул артиллерии не прекращается, то и дело, всхлипывая, летят мины. Днем не поднимешь и головы, по ночам ходим, проверяем позиции. Вскоре положение наше должно улучшиться, нас теперь много. Ни на шаг не отступили от занятой позиции. Легко ли было нам? Кто из нас не вспомнит потом эти дни, кто сможет досконально рассказать об этом? Здешнее население знает, все тяготы войны люди переносят вместе с нами.
Фашисты изнурены. Мы и сами видим, что они выбились из сил. Вчера разговаривали с одним пленным обер-ефрейтором (у меня секретарь-еврей, хорошо знает немецкий язык). Говорит, что в некоторых частях есть солдаты, которые не спали по трое-четверо суток. Об этом мы знаем и сами. «Тогда надо гнать их быстрее», — скажете вы. Я посоветую вам не торопить. Разве не утомляются те, от кого устают немцы? Лучше постепенно.
В голой степи брось зерно, на следующий год обязательно взойдет, так земля изрыта снарядами, минами и бомбами. Вот такая здесь война.
Если так, то как же я жив до сих пор? Правда, мне подрезал бровь осколок проклятой бомбы, ну да это ерунда, скоро заживет. Видимо, мне пока улыбается счастье. А сколько раз всем телом стоял лицом к лицу смерти. Буду жив, расскажу…
Здоровье неплохое. Кто знает, возможно, к Новому году и наступит долгожданная победа? Наше дело — уничтожить как можно больше фашистов…
Н. Ильбеков
Письмо Н.Ф. Ильбекова поэту Н.Т. Васянке о работе военным корреспондентом (перевод с чувашского языка)
21 сентября 1942 г.
Привет и уважение вам, Никифор Тарасович! На войне! С 9 апреля ни одного дня без войны. Может быть, я устал, думаю иногда. Ведь бывают дни, когда целыми днями живешь, стиснув зубы, и хочется зарыться на время в землю. Лежать и ждать, когда оборвется твоя жизнь, очень тяжело. Знаю, что не надо думать об этом, но не получается. Такие вот бывают иногда деньки. Но так не всегда. Когда наши громят немцев, обо всем забываешь, хочется встать на цыпочки и посмотреть на далекий Запад…
Чем занимаюсь? Почти ежедневно выпускаю газету. Временами число моих военкоров или растет, или вообще исчезает. А газета все равно должна выходить. У нас есть печатная машина, наборщики, печатники, сотрудники. Автомашина пока только одна, но с этим можно смириться по нынешним временам. Видел известных командующих и комиссаров. Подружился с Долматовским, ведь он тоже фронтовик. Ростовские писатели помогли газете…
Сам я и на позиции хочу заниматься газетой. Здоровье ничего, насчет еды у нас неплохо, деньги не нужны, пачками они здесь. Вот так и живем. В следующий раз напишу поподробнее.
Внезапно потухла лампа, хотя окна и закрыты. Видимо, где-то рядом с домом один за другим разорвались три снаряда. Вышел посмотреть: наши самолеты светящимися пулями обстреливают немцев, 12 ракет-фонарей освещают темноту, дым стелется вниз по Волге…
Н. Ильбеков
Привет и уважение вам, Никифор Тарасович! На войне! С 9 апреля ни одного дня без войны. Может быть, я устал, думаю иногда. Ведь бывают дни, когда целыми днями живешь, стиснув зубы, и хочется зарыться на время в землю. Лежать и ждать, когда оборвется твоя жизнь, очень тяжело. Знаю, что не надо думать об этом, но не получается. Такие вот бывают иногда деньки. Но так не всегда. Когда наши громят немцев, обо всем забываешь, хочется встать на цыпочки и посмотреть на далекий Запад…
Чем занимаюсь? Почти ежедневно выпускаю газету. Временами число моих военкоров или растет, или вообще исчезает. А газета все равно должна выходить. У нас есть печатная машина, наборщики, печатники, сотрудники. Автомашина пока только одна, но с этим можно смириться по нынешним временам. Видел известных командующих и комиссаров. Подружился с Долматовским, ведь он тоже фронтовик. Ростовские писатели помогли газете…
Сам я и на позиции хочу заниматься газетой. Здоровье ничего, насчет еды у нас неплохо, деньги не нужны, пачками они здесь. Вот так и живем. В следующий раз напишу поподробнее.
Внезапно потухла лампа, хотя окна и закрыты. Видимо, где-то рядом с домом один за другим разорвались три снаряда. Вышел посмотреть: наши самолеты светящимися пулями обстреливают немцев, 12 ракет-фонарей освещают темноту, дым стелется вниз по Волге…
Н. Ильбеков
И еще немного о газетчиках на передовой
Другой чувашский писатель Алагер (настоящая фамилия Осипов) Василий Осипович (1905 — 1988) тоже переписывался со своими товарищами-коллегами. В частности, с чувашским литературным критиком Василием Архиповичем Долговым.
Алагер и сам был критиком, а еще переводчиком, членом Союза писателей СССР (1949 г.), в самом начале войны работал редактором в Чувашском книжном издательстве, а после войны — в журнале «Ялав» и альманахе «Тăван Атăл».
Его самые популярные пьесы — «Паттăр Çапук» («Степа герой», 1931), «Вăй» («Сила», 1931), «Кахал» («Лодырь», 1934). В 1941 году он вместе с А.Д. Калганом инсценировал поэму Константина Иванова «Нарспи». Кроме того, он переводил на чувашский язык произведения Николая Гоголя, Максима Горького, Льва Толстого, Эмиля Золя, Антона Чехова, Николая Чернышевского.
Награжден орденом Отечественной войны 2-й степени, медалями.
Алагер и сам был критиком, а еще переводчиком, членом Союза писателей СССР (1949 г.), в самом начале войны работал редактором в Чувашском книжном издательстве, а после войны — в журнале «Ялав» и альманахе «Тăван Атăл».
Его самые популярные пьесы — «Паттăр Çапук» («Степа герой», 1931), «Вăй» («Сила», 1931), «Кахал» («Лодырь», 1934). В 1941 году он вместе с А.Д. Калганом инсценировал поэму Константина Иванова «Нарспи». Кроме того, он переводил на чувашский язык произведения Николая Гоголя, Максима Горького, Льва Толстого, Эмиля Золя, Антона Чехова, Николая Чернышевского.
Награжден орденом Отечественной войны 2-й степени, медалями.
Письмо Василия Алагера Василию Долгову о жизни на фронте
8 февраля 1945 г.
Дорогой Василий Архипович!
Совсем неожиданно получил твое письмо. Спасибо за внимание и за то, что изволил навестить меня. Письмо твое прочитал Борису Монастырскому, который тебя хорошо знает (сейчас он корреспондент «Красной Звезды»). Прочитал также Н.К. Малахову, который работает вместе со мной, иначе говоря, я его заместитель.
Были мы в одной стране. Сейчас я в Германии, за большой рекой, а ты где — уже я не знаю. Дела у нас жаркие, небывалые… Сидим на небольшом клочке и держим его крепко. В жизни моей больших перемен нет. Старею только здорово. А работа, как будто бы, протекает нормально.
Жизнь газетчика на передовой тебе известна и поэтому писать тебе об этом не буду. В первый год войны был рядовым бойцом-сапером, был несколько раз в боях, а сейчас вроде офицера с тремя звездочками. Вот и все. Литературным трудом не занимаюсь, пишу лишь очерки для своей газеты, а их я написал не менее сотни. Кончим вот войну, будем живы, вернемся в Шубашкары: будем писать сколько нам влезет, не правда ли? Шупашкарцы пишут мне очень редко. Лень им тратить время для нашего брата. Исааку и Мирону я постараюсь черкнуть. Привет им от меня.
С дружеским приветом, В. Алагай.
Пиши. Жду. Что ты делаешь сейчас?
Дорогой Василий Архипович!
Совсем неожиданно получил твое письмо. Спасибо за внимание и за то, что изволил навестить меня. Письмо твое прочитал Борису Монастырскому, который тебя хорошо знает (сейчас он корреспондент «Красной Звезды»). Прочитал также Н.К. Малахову, который работает вместе со мной, иначе говоря, я его заместитель.
Были мы в одной стране. Сейчас я в Германии, за большой рекой, а ты где — уже я не знаю. Дела у нас жаркие, небывалые… Сидим на небольшом клочке и держим его крепко. В жизни моей больших перемен нет. Старею только здорово. А работа, как будто бы, протекает нормально.
Жизнь газетчика на передовой тебе известна и поэтому писать тебе об этом не буду. В первый год войны был рядовым бойцом-сапером, был несколько раз в боях, а сейчас вроде офицера с тремя звездочками. Вот и все. Литературным трудом не занимаюсь, пишу лишь очерки для своей газеты, а их я написал не менее сотни. Кончим вот войну, будем живы, вернемся в Шубашкары: будем писать сколько нам влезет, не правда ли? Шупашкарцы пишут мне очень редко. Лень им тратить время для нашего брата. Исааку и Мирону я постараюсь черкнуть. Привет им от меня.
С дружеским приветом, В. Алагай.
Пиши. Жду. Что ты делаешь сейчас?
Письмо Василия Алагера Василию Долгову о боевом пути и товарищах
22 марта 1945 г.
Письмо твое получил только вчера. Где оно путешествовало, не знаю. Ведь мы с тобой находимся в одном большом хозяйстве, только ты несколько южнее меня. Во всяком случае, мне ближе к Белину, чем тебе. Да, газету «За честь Родины» я читаю, читаю и «Боевую красноармейскую». Работает со мной тот самый Малахов, которого ты знаешь по северу. Да и я сам прибыл оттуда лишь весной 43 года. Оказывается, ты и там жил в соседстве со мной. Хорошо знакомы мне приильменские леса и болота. Будучи рядовым сапером, облазил я эти места вдоль и поперек. Ну и досталось же мне там… нелегко было целыми сутками лежать в ледяной воде. Все перенес, ибо нашему офицеру присуща сила богатырская.
Работу ты мою знаешь, и говорить об этом тебе не приходится. В первое время, после саперного подразделения, я работал литературным сотрудником, а потом уже стал заместителем и вот вся моя воинская «карьера». В <…>, разумеется, пришлось побывать, да они еще и впереди…
Малахов работает не в «Боевой красноармейской», а в газете «За советскую Родину», где и я. Твой друг детства Мигушов уехал учиться в Москву, а теперь уже вновь редактирует армейскую газету в хозяйстве, которое еще севернее нас. Монастырский Борис уехал, и с тех пор я его не видел. Про Юрия Севруха мы узнаем… Жаль, хороший и скромный, да еще способный был парень. Что же делать? Война не выбирает <…>.
Подразделение, в котором я нахожусь, краснознаменная, четырежды награжденная и имеет наименование… Есть на седовласом Днепре город такой. Мария. Бедная Мария, краса — таких-то дочерей, не знаешь ты какого змия ласкаешь на груди своей". За войну побывал в трех иностранных государствах. Видишь, путь наш довольно длинный. Слушай, не Вы ли тут отличились здорово?! Или это соседи еще южнее? Напиши. Кстати, передаю ручку Николаю Малахову.
Волхов, Новгород, Мясной Бор, Кречевицы, Копцы, Любцы, Тетевицы, Отенский монастырь, Новоселицы и пр. места, поросшие лесом, болота, дороги мощеные, — вот что напомнил я тебе и ты, вероятно, вспомнил наши встречи. Вспомнил нашего общего друга, Юрия Севрука. Все вспомнил. Юры нет. Это известие я получил еще в октябре. Петухов в Будапеште. Успенский где-то в Венгрии, Кольцов сейчас редактирует газету у Малиновского. Он здорово выдвинулся: редактор фронтовой газеты.
Хотел бы встретить тебя, Долгов. Ведь ты где-то поблизости. Хочется узнать о судьбе людей, которых знал более двух лет. Где сейчас Егоров? Где Гильман? Жив ли Иван Афанасьевич Щома и его боевые друзья. Все это меня интересует. Все хочется знать, а лучше всего встретить их.
Василий, наш путь, после того, как уехали от вас, был очень знаменателен. Прошли по многим местам. Побывали в сопредельном с нами государстве, которое первым вывели из войны. Были горячие дни. Здесь я работаю уже более года. Хозяйство славное, и народ замечательный. Имеем 57 Героев Советского Союза. Во как!
Черкни, Василий, несколько строк о друзьях. Им от меня большой привет.
Жму тебе руку.
Н. Малахов.
Слово вновь беру я. Шубашкарцы молчат. Редко пишет Шавлы, Иван Мучи и часто Никифорова Кирияна Конрадтовна. Да и сам Конрад Никифорович не забывает. А остальные обюрократились совсем. Регулярно пишет Михаил Данилович <…>. Он в Москве, на старом же месте и женился на какой-то Лидии Андреевне. Одновременно из Куйбышева получаю письма от Чӗкеҫ. Вот и все на этот раз. Пиши. Не забывай, может быть еще в жизни мы вновь встретимся и будем неплохими друзьями. Привет Исааку.
С дружеским приветом твой Василий.
P. S. Принимаем приказ Сталина. Поздравляю тебя с замечательной победой и с благодарностью вождя!
Письмо твое получил только вчера. Где оно путешествовало, не знаю. Ведь мы с тобой находимся в одном большом хозяйстве, только ты несколько южнее меня. Во всяком случае, мне ближе к Белину, чем тебе. Да, газету «За честь Родины» я читаю, читаю и «Боевую красноармейскую». Работает со мной тот самый Малахов, которого ты знаешь по северу. Да и я сам прибыл оттуда лишь весной 43 года. Оказывается, ты и там жил в соседстве со мной. Хорошо знакомы мне приильменские леса и болота. Будучи рядовым сапером, облазил я эти места вдоль и поперек. Ну и досталось же мне там… нелегко было целыми сутками лежать в ледяной воде. Все перенес, ибо нашему офицеру присуща сила богатырская.
Работу ты мою знаешь, и говорить об этом тебе не приходится. В первое время, после саперного подразделения, я работал литературным сотрудником, а потом уже стал заместителем и вот вся моя воинская «карьера». В <…>, разумеется, пришлось побывать, да они еще и впереди…
Малахов работает не в «Боевой красноармейской», а в газете «За советскую Родину», где и я. Твой друг детства Мигушов уехал учиться в Москву, а теперь уже вновь редактирует армейскую газету в хозяйстве, которое еще севернее нас. Монастырский Борис уехал, и с тех пор я его не видел. Про Юрия Севруха мы узнаем… Жаль, хороший и скромный, да еще способный был парень. Что же делать? Война не выбирает <…>.
Подразделение, в котором я нахожусь, краснознаменная, четырежды награжденная и имеет наименование… Есть на седовласом Днепре город такой. Мария. Бедная Мария, краса — таких-то дочерей, не знаешь ты какого змия ласкаешь на груди своей". За войну побывал в трех иностранных государствах. Видишь, путь наш довольно длинный. Слушай, не Вы ли тут отличились здорово?! Или это соседи еще южнее? Напиши. Кстати, передаю ручку Николаю Малахову.
Волхов, Новгород, Мясной Бор, Кречевицы, Копцы, Любцы, Тетевицы, Отенский монастырь, Новоселицы и пр. места, поросшие лесом, болота, дороги мощеные, — вот что напомнил я тебе и ты, вероятно, вспомнил наши встречи. Вспомнил нашего общего друга, Юрия Севрука. Все вспомнил. Юры нет. Это известие я получил еще в октябре. Петухов в Будапеште. Успенский где-то в Венгрии, Кольцов сейчас редактирует газету у Малиновского. Он здорово выдвинулся: редактор фронтовой газеты.
Хотел бы встретить тебя, Долгов. Ведь ты где-то поблизости. Хочется узнать о судьбе людей, которых знал более двух лет. Где сейчас Егоров? Где Гильман? Жив ли Иван Афанасьевич Щома и его боевые друзья. Все это меня интересует. Все хочется знать, а лучше всего встретить их.
Василий, наш путь, после того, как уехали от вас, был очень знаменателен. Прошли по многим местам. Побывали в сопредельном с нами государстве, которое первым вывели из войны. Были горячие дни. Здесь я работаю уже более года. Хозяйство славное, и народ замечательный. Имеем 57 Героев Советского Союза. Во как!
Черкни, Василий, несколько строк о друзьях. Им от меня большой привет.
Жму тебе руку.
Н. Малахов.
Слово вновь беру я. Шубашкарцы молчат. Редко пишет Шавлы, Иван Мучи и часто Никифорова Кирияна Конрадтовна. Да и сам Конрад Никифорович не забывает. А остальные обюрократились совсем. Регулярно пишет Михаил Данилович <…>. Он в Москве, на старом же месте и женился на какой-то Лидии Андреевне. Одновременно из Куйбышева получаю письма от Чӗкеҫ. Вот и все на этот раз. Пиши. Не забывай, может быть еще в жизни мы вновь встретимся и будем неплохими друзьями. Привет Исааку.
С дружеским приветом твой Василий.
P. S. Принимаем приказ Сталина. Поздравляю тебя с замечательной победой и с благодарностью вождя!
Получайте новые материалы
на почту
на почту
